Сыч Григорий Иванович
— Григорий Иванович, вы помните первый день войны?
— Я приехал в гости к брату в Донбасс 21 июня, в субботу, а утром собирался с его женой идти на базар. Стою у дома, а на скамейке сидят женщины, и вдруг слышу рыдания в подъезде на лестничной клетке. Все, кто сидел на скамейке, тоже их услышали и бросились в подъезд:
— Михайловна, что случилось?
— Ой, там же мой сыночек!
— Где — там?
— Так война с Германией началась!
До этого я думал, что война с немцами рано или поздно будет. А когда услышал, что она началась, обрадовался. Подумал, что наконец-то немцам хвост накрутят. СССР — это вам не Польша и не Франция, которую за 42 дня на колени поставили. А потом радио и газеты начали сообщать, что идут кровопролитные бои, что наши войска оставили такой-то город, потом такой-то. И мне стало непонятно, что происходит, что это за Красная Армия такая, которая все дальше и дальше отходит от границы. Вот уже и Житомир заняли.
— Где вы первый раз увидели немецких солдат?
— Через неделю вернулся в родную деревню. Начали косить рожь, и я тоже пошел в колхоз на работу, а где-то 10—15 июля нас мобилизовали на строительство оборонных сооружений под Киевом. Работали бригадой, там же и жили. Приезжали военные специалисты, и мы бежали послушать, что они говорят. Меня удивляло, что одни давали задание копать так, потом другие приезжали и говорили, что надо копать по-другому. И мы перекапывали, но складывалось впечатление, что у военного руководства нет единого понимания, как все надо делать.
А потом мимо нас пошли наши солдаты, группами, по три, по пять человек. Бредут с винтовками сами по себе, без командиров. Просили попить, а также гражданскую одежду: «А то немцы увидят, в плен заберут!». Мы недоумевали: «Какие немцы, немцев же нигде нет!». Однако они были ближе, чем мы думали.
В один из дней по дороге прошла группа красноармейцев, примерно 15 человек. Попили воды из бочки, которая стояла недалеко от дороги. Подошли к лесу и разместились на полянке, в 300—400-х метрах от нас. Потом мы услышали гул мотора. Из-за поворота выехали немцы на машине и двух танкетках. Подъехали к нам. Подумалось: «Все, конец!». Ведь газеты писали, что они людей чуть ли не живьем в землю закапывают. Но из люка танкетки высунулся немец, прокричал: «Рус, гут, работай, работай!» — и поехали дальше. Доехали до красноармейцев, остановились. Те встали и стоят. Один из немцев подошел, взял винтовку у красноармейца, что стоял поближе, и разбил ее приклад о колесо танкетки. То же проделали с остальными винтовками. Что-то сказали, сели и уехали, а красноармейцы побрели дальше.
— Каким был ваш первый бой?
— Призвали меня в ноябре 1943 года, после того, как наша армия освободила Александровский район Украины и наше село. Первый раз я попал под обстрел, когда нас вели на пополнение в дивизию. Недалеко от дороги, по которой мы шли, стояли немецкие пушки, но мы их не видели. И когда начали спускаться по дороге к селу, они начали стрелять. Снаряды стали рваться рядом с нами, и мы разбежались — кто в село, кто в поле. А потом был бой севернее Кировограда, недалеко от моих родных мест. Бой как бой. Мы стреляли, и по нам стреляли. Было страшно, к тому же мы не знали, что и как делать. Помогали старшие товарищи. Сидишь в окопе, летит снаряд, а старослужащий говорит: «Не прячься, это недолет!». Второй летит, говорит: «Перелет!». Третий снаряд: «Теперь прячься!». Они по звуку определяли, где упадет снаряд, и нас учили.
— При каких обстоятельствах вы были ранены?
— В январе 1944 года началась Корсунь-Шевченковская операция. После короткой артподготовки мы пошли в наступление. И так получилось, что мне пришлось догонять штаб батальона, который двигался за наступающими частями. Шел по полю, а меня вдруг что-то толкнуло. Я упал, потом приподнялся, смотрю — пола полушубка развернута, правое бедро разворочено, течет кровь.
Огляделся. Санитар тащил раненого на волокуше. Закричал: «Санитар! Санитар!» Он повернул голову, помахал рукой, мол, слышу. Возвращается ко мне, подтащил лодочку-волокушу. Вкатил меня в нее и потянул в сторону села. Привез на пункт сбора раненых, там меня вывернул, а перед тем, как оставить, собрался перевязать. Смотрю, достает из сумки бинт, еще что-то, зачем-то достал большой нож, которым садовники деревья обрезают. Думаю: зачем он нож достал? А он ногу потрогал и говорит: «Да у тебя кость целая!». И давай меня перевязывать. А потом, когда я уже учился на медицинском факультете, понял, для чего санитару садовый нож и почему он так обрадовался. Он, видно, думал, что кость перебита, и хотел этим ножом ногу отрезать, чтобы и мне она не мешала, и ему легче было меня тащить. Мне сделали операцию. Месяц возили по полевым госпиталям, а затем поместили в санитарный поезд и привезли в город Пугачев Саратовской области, где я лечился в течение пяти месяцев.
— Где солдаты спали на передовой, чем питались?
— На передовую два раза в день — утром и вечером — кухня приезжала. Она останавливалась где-нибудь за окопами. Мы туда шли с котелками и получали свою норму. Нам обычно привозили кашу, консервы, чай, хлеб, сухари.
Спали прямо в окопах. Тогда снега было больше, а морозы не такие сильные, как в этом году. И я думаю, не дай бог тогда такие морозы, замерзнуть можно было. А самая заветная мечта — выспаться, хотя бы час-два. В окопе все время надо было наблюдать за немецкой передовой. Когда я был вторым номером ручного пулемета Дегтярева, мы дремали по очереди. Говоришь первому номеру: «Ну, ты наблюдай, а я немного подремлю».
Минут через 10 проснешься, он немного поспит. Был такой случай — и смех и грех. Вышел я оправиться. Там перед окопом рос высокий бурьян, в рост человека. Туда надо забраться, пристроиться, чтобы не видно было, когда немцы ракеты пускают. И вот я встал, застегиваю штаны, и вдруг что-то хлопнуло. Шапку с головы как ветром сдуло. Я выругался и слышу, что первый номер из окопа спрашивает: «Это ты?» «Я!» «А я думал, что это фриц, да гранату бросил». Хорошо, что не попал.
— Самый яркий боевой эпизод вы можете вспомнить?
— Такого яркого эпизода, как иногда рассказывают, я не могу привести, потому что всегда принимал участие в каких-то боевых действиях в коллективе. Что другие делали, то и я. Все бежали и кричали «За Родину! За Сталина!». Падают рядом товарищи, а ты бежишь и бежишь дальше.
Потом ляжешь, полежишь немножко, сделаешь несколько выстрелов и опять поднимаешься и бежишь.
— Когда сейчас о войне говорят, показывают фильмы, соответствует ли это тому, как было на самом деле?
— Преподносится все правильно, но не все в таком объеме. Мы были не готовы к войне — и морально, и материально. За всех не скажу, но когда нас повели в дивизию на пополнение, мне дали винтовку и 10 патронов. И все. Противогаза нет, лопатки нет. Валенки дали, портянки, полушубок, рукавицы. Мне, да и не только мне, но и многим ребятам не хватило даже гимнастерок. Вместо гимнастерки у меня была рубашка, в которой я пришел из дому, в ней и воевал. Когда в полевом госпитале лежал, санитар меня подначивал: «Ну, красная рубашка, сейчас на перевязку заберем!».
— Вы помните День Победы? Где вы его встретили?
— В мае 1945 года я учился в Черкассах в фельдшерской школе. Мы уже чувствовали, что вот-вот — и война закончится. Тогда в квартирах радио почти не было, а у нас в общежитии были репродукторы, такие же репродукторы развешивали в городе на телеграфных столбах. Люди собирались у этих столбов, ждали последних известий. И вот 9 мая дождались радостной новости. Везде кричали, радовались, хотя это сообщение психологически разделило людей на два лагеря. Одни получили похоронки о том, что убит муж, сын, брат. Другие похоронок не получили, значит, их родные живы и скоро вернутся домой. Но было общее большое торжество.
— Сегодня в соседних государствах превозносят заслуги тех, кто сотрудничал с немцами: полицаев, эсэсовцев, бандеровцев. Называют их борцами со сталинским режимом. А кем они были на самом деле?
— Недавно Ющенко присвоил Степану Бандере звание Героя Украины. Когда я работал в Дорогобычской области фельдшером в райбольнице, узнал, что такое бандеровцы. Это были люди, которые помогали немцам, боролись с советской властью, убивали ни в чем не повинных людей. Они расстреливали активистов, комсомольцев. Одна наша однокурсница попала на работу в село, в окрестностях которого орудовали бандеровцы. И в клубе она выпустила стенную газету. Пришли подручные Бандеры, обрезали ей косы, избили, но не убили. А местная девушка была секретарем комсомольской организации в селе Нагуевичи, где родился известный украинский поэт Иван Франко. Была свадьба в селе, на которую пришли бандеровцы, и среди белого дня зверски задушили эту девушку. В нашем районе еще был такой вожак у этих бандитов, который снимал скальпы с трупов. Особенно жестоко они обходились с «краснопогонниками» — сотрудниками НКВД, военнослужащими. Такие вот «герои».
— Как вы считаете, что такое война?
— Война — это беда для всех, страшнее ничего не бывает. Поэтому желаю молодежи, чтобы всегда было над головой чистое небо, чтобы она никогда не знала таких лишений и ужасов.
— За что вы воевали?
— Мы все воевали за Родину. За то, чтобы остался Советский Союз. Я был комсомольцем и не думал о материальных благах. Тогда было больше патриотизма и самоотверженности. Мы не считались с тем, что были полураздетые и полуголодные. Мы защищали Родину — самое высокое и святое, что есть у человека.
Герман МОСКАЛЕНКО
