Бородин Владимир Васильевич
Самолеты над Шауляем
Мой отец был кадровым военным, артиллеристом, и за три месяца до начала войны его перевели из Каунаса, где я только-только закончил 7 классов, к новому месту службы -- в Шауляй. Буквально за три дня до нападения немцев мы с мамой получили телеграмму, в которой отец просил нас приехать к нему, и мы в чем стояли, в том и поехали.
В Шауляе жили в гостинице. На третий день я проснулся, отец уже откуда-то приехал, и говорит мне: «Возьми бидончик, сбегай за пивом!» Я выскочил из здания, побежал по улице, и вдруг вижу, над городом самолеты кружатся. Сразу подумал, что идут учения Прибалтийского военного округа, о которых тогда много говорили. Но смотрю, самолеты начали пикировать, потом вдруг грохнул взрыв. И загорелось здание почты, которое было недалеко от гостиницы. За первым последовал второй взрыв, потом третий. Я все сразу понял, как никак, сын военного, в армии всю жизнь.
Развернулся и бегом обратно. Прибежал, отца уже нет. Мать сказала, что он уехал на позиции.
На фронт
Отец воевал, а мы с матерью эвакуировались в Сталинградскую область. Мать определила меня в школу ФЗО. Я учился и работал на военном заводе, а в августе 1942 года добровольцем ушел на фронт. Меня направили в артиллерийское училище, которое я в 1943 году окончил в звании младшего лейтенанта.
Направили меня в 170-й гвардейский артполк 8-й гвардейской армии. И как потом оказалось, отец служил в этой же армии в 28-м стрелковом корпусе. Чуть позже в ходе боев за Украину нам удалось встретиться. Встреча была мимолетной, но запомнилась. Второй раз мы с отцом встретились уже в освобожденном Берлине.
Трудные будни войны
Запомнилось бои у поселка Иверский. Мы сменили четыре огневые позиции в течение двух дней. Только окопаемся, сделаем пару выстрелов, немцы засекают, и начинается обстрел. Сразу приказ сменить позиции. Земля мерзлая, лопата не берет. Ставили топор и сверху били кувалдой, потом выбирали грунт. И так каждый раз приходилось перелопатить 60 кубометров. Измучились до того, что еле на ногах держались. Спали в окопах, я простудился, но на такие хвори тогда никто внимания не обращал.
С боями дошли до Новой Одессы. Отбили город и увидели жуткую картину. Город буквально стонал, на одной из площадей стояло множество гробов. Как нам рассказали, перед началом боев за город люди спрятались в штольни, потому что немцы угоняли всех с собой. Но нашелся предатель, и немцы подошли к штольням. Сунулись в одну штольню, а там кто-то выстрелил, и они дальше не пошли. А в другой штольне никто не стрелял. Тогда всех оттуда выгнали и расстреляли – и стариков, и детей и женщин. Никого не пощадили. Мало того по этой могиле танками прошлись. И когда мы пошли на Одессу, то громили фашистов, как только могли. Такая лютая ненависть у всех была.
После Одессы армию перебросили на другой участок фронта – на плацдарм под Кишиневом. Этот плацдарм брала 5-я ударная армия, понесла большие потери, и ее решили заменить. А когда мы в ночь с 8 на 9 мая заняли плацдарм, немцы начали наступать. Причем собрали большую группировку войск, несколько танковых и моторизированных дивизий. А все дело было в том, что они постоянно мстили 8-й гвардейской армии Чуйкова (бывшей 62-й) за Сталинград. В ходе боев за Украину немцы даже создали специальную «Армию мстителей». Причем собрали родственников тех, кто остался под Сталинградом. Ту армию разгромили, а под Кишиневом была третья попытка уничтожить 8-ю армию. Мы отбивались здорово, и все, что удалось немцам это несколько сузить плацдарм.
На Висле
Через несколько дней полк вывели с плацдарма и переформировали в бригаду. И отсюда из-под Кишинева и начался боевой путь нашей 43-й гвардейской Запорожско-Одесской ордена Ленина Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова пушечной бригады, которую вскоре перебросили вместе с частями 8-й гвардейской армии на 1-й Белорусский фронт под Сарны. Разгрузились и двинулись в Польшу – на Люблин.
Заняли один из плацдармов на Висле. Плацдармы отвоевывали с большим трудом, немцы там создали мощную оборону. Командование, когда еще шла подготовка к наступлению, решили на одном из участков сделать ложные огневые позиции, создавая, таким образом, у врага представление о большой концентрации артиллерии. Мы рыли там окопы в полный профиль, и недоумевали, что же тут будет? А потом пришли саперы понаставили макеты орудий.
Чуть позже меня вызывают в штаб дивизиона, где я получил приказ с двумя орудиями выдвинуться на эти позиции и ждать приказа. А приказ последует после того, как мы доложим, что над позицией пролетела «рама» - немецкий самолет-разведчик.
Мы поняли, что дело пахнет смертью, но рассуждать некогда, надо выполнять приказ. Погрузили снаряды прямо на орудие, и рано утром, только-только стало светать, начали выдвигаться на указанную позицию. Еще не доехали до нее, смотрим, а разведчик уже в воздухе. Оказалось, рядом находились и другие ложные позиции. И когда немцы начали по ним стрелять, мы стояли и смотрели. Там был кромешный ад. Обстрел закончился, мои ребята побежали глянуть, может, требовалась наша помощь. Вернулись, и доложили, что все более-менее обошлось.
Поставили и мы свои орудия. К обеду опять прилетает «рама». Я связался с командованием и доложил, что самолет-разведчик в воздухе, а сами заранее подготовились к стрельбе. Все снаряды выложили сразу, определили по два человека заряжающих на каждое орудие. Все делали как можно быстрее, потому что понимали, что в этом наш шанс не погибнуть. Зарядили, выстрел - и сразу второй снаряд загоняем в ствол. За несколько минут выпустили все снаряды по указанным целям. И здесь нам повезло. От наших выстрелов образовалось облако дыма и пыли, которое накрыло позицию и мешало немцам корректировать огонь. Мы же под прикрытием облака прямо в боевом положении свели станины, зацепили за трактора и едва успели отскочить от окопов метров на 100, как посыпались снаряды прямо на то место, где стояли наши орудия. Как часто бывало на фронте, нас спасли смекалка, боевая выучка и немного везения.
С началом наступления мне единственный раз за войну удалось пройти мимо той цели, по которой непосредственно стрелял, ведь гаубицы обычно бьют с закрытых позиций, и результата обстрела мы не видим. А на этой немецкой батарее они успели только одно орудие утащить, а остальные мы разбили.
Под Кюстрином
Не менее жестокие бои начались в начале февраля, когда мы вышли к Одеру. И вот пред нами Кюстрин -- город-крепость. Плацдарм на другом берегу мы заняли, но оставался узкий участок, по которому еще ходили поезда из Берлина. Как раз между позициями 5-й ударной и 8-й гвардейской армий. А рядом с Кюстрином - деревушка Киц, где шла сильно укрепленная линия обороны немцев, прикрывавшая город.
Меня вызвали в штаб, приказали взять два орудия – 152 мм гаубицы, старые российские шнейдеровки, которые немцы захватили в начале войны, а мы у них сейчас отбили. Положили мы на лафеты 4 снаряда, поскольку больше брать было некуда, и ночью начали выдвигаться на новую огневую позицию. И если бы не пехота, которую я с трудом в темноте разглядел, то могли и к немцам заехать, до них метров 150 оставалось.
Начало светать, мы спрятали орудия за два дома, которые стояли недалеко от того места, где мы встретили пехотинцев. Здесь же оборудовали новую позицию. На вторую ночь меня вызвали на командный пункт дивизии и сказали, что наша задача – участвовать в артподготовке. При этом никто не принял внимание, что у наших пушек нет прицелов, а снарядов только 4.
Наутро на позицию прибегает техник дивизиона:
-- Идите, заберите снаряды!
Оказалось, что он их за километр выгрузил, а каждый из них весил по 46 кг. Но делать нечего, пошли за снарядами, протащили их часть пути, и тут началась артподготовка. Бросили мы свой груз, и бегом к орудиям, при этом немцы начали строчить из пулеметов. А нам надо было еще через шоссе перескочить.
Я собрал командиров орудий и говорю:
- Никто не будет разбираться, есть у нас прицелы или нет, и вы сами знаете, где мы окажемся, если не будем участвовать в артподготовке и не выполним приказ. Так что вперед!
Перескочили через шоссе, размаскировали орудия. Четыре дома в деревушке, где немцы засели, как на ладони, но как стрелять? Вспомнил, как нас в училище обучали стрелять без прицела.
Целиться в таком случае нужно через ствол -- по нижней производящей. Я так и сделал. Навел пушку и скомандовал:
- Заряжай! Огонь!
А в одном из домов стоял «Фердинанд» - немецкая самоходка. Он заехал в него с тыла и обстреливал всю округу. Уничтожил танк Т-34 и весь расчет одной из пушек на соседней батарее. Нам повезло, первым же выстрелом дом, где стояла немецкая самоходка, мы развалили. Вслед за нашим выстрелом в разрушенном доме все начало рваться и гореть.
Затем оставшимися тремя выстрелами мы разрушили еще три дома, где в подвалах сидели немецкие солдаты. А подвалы там делались капитально, с расчетом на войну – стены толстые с амбразурами. Когда начинался обстрел, немцы прятались в подвал, а после него выходили наверх и вели огонь по нашим войскам. Но гаубичный снаряд падает сверху вниз, он все перекрытия пробил и взорвался в подвале. А дальше уже пехота заняла деревушку, отрезала Кюстрин от дороги на Берлин. А немного погодя и сам Кюстрин пал. За этот бой я получил орден Отечественной войны, и всю жизнь вспоминаю добрым словом преподавателя нашего военного училища по артстрелковой подготовке.
Берлинский зоопарк
После ликвидации кюстринской группировки 16 апреля начались бои за Берлин. Местность заболоченная, впереди Зееловские высоты, с мощнейшими укреплениями. Часть этих укреплений взяли, а часть пришлось брать в обход. И в двадцатых числах апреля мы подошли к Берлину, который представлял из себя единый мощно укрепленный участок обороны: множество бетонированных дотов, подземные ходы сообщения, противотанковые укрепления. Немцы ведь понимали, что это для них это самый последний рубеж обороны.
А наша последняя огневая позиция была в районе Тиргартера – в знаменитом берлинском зоопарке. И действительно, бегала там всякая живность. Некоторых экзотических животных я тогда увидел впервые в жизни. А когда началась стрельба все его обитатели поразбегались и попрятались.
Последний свой залп 1 мая мы дали в район рейхстага, до сих пор толком не знаю, куда точно. А второго мая все бои в Берлине закончились.
По окончании боев, нам поставили задачу занять всю территорию, которая по договору входила в зону ответственности советских войск, и часть которой уже успели занять американцы. Мы буквально выталкивали их с этой территории. Вели себя они нагло, водители скорость на поворотах не снижали, дорогу не уступали. Но мы все стратегические объекты заняли, поставили свои караулы, а потом уже передавали гражданской администрации.
День Победы встретил в небольщой деревушке под Берлином. Мы почистились, помылись. Орудия выставили в ряд на плацу – все 36 штук, и личный состав отдыхал. Помню, мы с кем-то из офицеров шли как раз по улице, и вдруг слышим залп. Сразу бросились бегом в расположение части, перепрыгивая через заборы. Думали, где-то немцы прорвались, окруженных групп было еще не мало. Прибежали на плац, а впереди орудий буквально пожар. Орудия стреляли холостыми, а если гильза без снаряда, то давления нет и порох полностью при выстреле не сгорает, и перед нами целый костер полыхал.
И залп следует за залпом. Все кричат «Ура! Победа!». К вечеру прямо на плацу поставили столы, тыловики обеспечили продуктами, и конечно, по сто граммов за победу подняли все.
Потом нас перевели в Альтенбург, где собственно и началась моя послевоенная служба.
